Неточные совпадения
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в
саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая страдает от безнадежной
любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Час от часу плененный боле
Красами Ольги молодой,
Владимир сладостной неволе
Предался полною душой.
Он вечно с ней. В ее покое
Они сидят в потемках двое;
Они в
саду, рука с рукой,
Гуляют утренней порой;
И что ж?
Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
Тоска
любви Татьяну гонит,
И в
сад идет она грустить,
И вдруг недвижны очи клонит,
И лень ей далее ступить.
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в очах…
Настанет ночь; луна обходит
Дозором дальный свод небес,
И соловей во мгле древес
Напевы звучные заводит.
Татьяна в темноте не спит
И тихо с няней говорит...
Вспомнилось, как назойливо возился с ним, как его отягощала
любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую руку отца на голове своей, на шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и брат плакали в
саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
Анфиса. Правда! (Читает.) «Кажется, этого довольно. Больше я ждать не могу. Из
любви к вам я решаюсь избавить вас от неволи; теперь все зависит от вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите в
сад. В переулке, сзади вашего
сада, я буду ожидать вас с коляской. Забор вашего
сада, который выходит в переулок, в одном месте плох…»
Она глядела на него долго, как будто читала в складках на лбу, как в писаных строках, и сама вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей
любви, дошла до темного вечера в
саду и вдруг покраснела.
Ему слышались голоса, порханье и пенье птиц, лепет
любви и громадный, страстный вздох, огласивший будто весь
сад и все прибрежье Волги…
Здесь все мешает ему. Вон издали доносится до него песенка Марфеньки: «Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя!» — поет она звонко, чисто, и никакого звука
любви не слышно в этом голосе, который вольно раздается среди тишины в огороде и
саду; потом слышно, как она беспечно прервала пение и тем же тоном, каким пела, приказывает из окна Матрене собрать с гряд салату, потом через минуту уж звонко смеется в толпе соседних детей.
И Вампоа мастерски, с умом и
любовью, расположил растения в своем
саду, как картины в галерее.
Я часто испытывал жгучую тоску в чудный лунный вечер в прекрасном
саду, в солнечный день в поле, полном колосьев, во встрече с прекрасным образом женщины, в зарождении
любви.
У меня на всю жизнь сохранилась особенная
любовь к
садам.
Любовь Андреевна. Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый
сад.
Любовь Андреевна. Продан вишневый
сад?
Любовь Андреевна. Посмотрите, покойная мама идет по
саду… в белом платье! (Смеется от радости.) Это она.
Любовь Андреевна(глядит в окно на
сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на
сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О
сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
Любовь Андреевна. О мой милый, мой нежный, прекрасный
сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..
Смягченный расстоянием, молодой, сильный голос пел о
любви, о счастье, о просторе, и эти звуки неслись в тишине ночи, покрывая ленивый шепот
сада…
Впрочем, вышел новый случай, и Павел не удержался: у директора была дочь, очень милая девушка, но она часто бегала по лестнице — из дому в
сад и из
саду в дом; на той же лестнице жил молодой надзиратель;
любовь их связала так, что их надо было обвенчать; вслед же за тем надзиратель был сделан сначала учителем словесности, а потом и инспектором.
Аннинька пользовалась этим моментом душевного расслабления своей подруги, забиралась к ней с ногами на кровать и принималась без конца рассказывать о своей
любви, как те глупые птички, которые щебечут в
саду на заре от избытка преисполняющей их жизни.
На улицах быстро темнело. По шоссе бегали с визгом еврейские ребятишки. Где-то на завалинках у ворот, у калиток, в
садах звенел женский смех, звенел непрерывно и возбужденно, с какой-то горячей, животной, радостной дрожью, как звенит он только ранней весной. И вместе с тихой, задумчивой грустью в душе Ромашова рождались странные, смутные воспоминания и сожаления о никогда не бывшем счастье и о прошлых, еще более прекрасных вёснах, а в сердце шевелилось неясное и сладкое предчувствие грядущей
любви…
И вот тогда-то я ложился на свою постель, лицом к
саду, и, закрывшись, сколько возможно было, от комаров и летучих мышей, смотрел в
сад, слушал звуки ночи и мечтал о
любви и счастии.
Увидя мужчину, Елена хотела скрыться; но, бросив еще взгляд на всадника, она вдруг стала как вкопанная. Князь также остановил коня. Он не верил глазам своим. Тысяча мыслей в одно мгновение втеснялись в его голову, одна другой противореча. Он видел пред собой Елену, дочь Плещеева-Очина, ту самую, которую он любил и которая клялась ему в
любви пять лет тому назад. Но каким случаем она попала в
сад к боярину Морозову?
Их
любовь к природе внешняя, наглядная, они любят картинки, и то ненадолго; смотря на них, они уже думают о своих пошлых делишках и спешат домой, в свой грязный омут, в пыльную, душную атмосферу города, на свои балконы и террасы, подышать благовонием загнивших прудов в их жалких
садах или вечерними испарениями мостовой, раскаленной дневным солнцем…
Пожалеть о неудачной попытке вырваться на волю и оставить свои мечты о
любви и счастье, как уже покинула она радужные грезы о чудных
садах с райским пением.
Обернувшись,
Любовь увидала, что по дорожке
сада, почтительно сняв картуз и кланяясь ей, идет Ефим, капитан «Ермака». Лицо у него было безнадежно виноватое, и весь он какой-то пришибленный. Яков Тарасович узнал его и, сразу обеспокоившись, крикнул...
— Как она тебя любит, если б ты знал! В этой
любви она признавалась только мне одной, и то потихоньку, в потемках. Бывало, в
саду заведет в темную аллею и начнет шептать, как ты ей дорог. Увидишь, она никогда не пойдет замуж, потому что любит тебя. Тебе жаль ее?
Помнится, однажды Иван Демьяныч, увлеченный своею
любовью к бойким словам с энергическим окончанием, стал уверять меня, что у него в
саду везде известняк, хворостняк и валежняк.)
Я взял у харловского зятя мою лошадь и повел ее в поводу. Мы вместе с ним пошли на гумно, — но так как ничего в нем особенно любопытного не открыли, притом же он во мне, как в молодом мальчике, не мог предполагать отменную
любовь к хозяйству, то мы и вернулись через
сад на дорогу.
Весь секрет в
любви, то есть в зорком хозяйском глазе, да в хозяйских руках, да в том чувстве, когда поедешь куда-нибудь в гости на часок, сидишь, а у самого сердце не на месте, сам не свой: боишься, как бы в
саду чего не случилось.
Никитин и Манюся молча бегали по аллеям, смеялись, задавали изредка друг другу отрывистые вопросы, на которые не отвечали, а над
садом светил полумесяц, и на земле из темной травы, слабо освещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в
любви.
Венеровский. Что я глупости говорю!(Встает.)Нет,
Любовь Ивановна, надо на жизнь смотреть серьезнее. Пройдемтесь по
саду…
Потом, по выбору доктора Шевырева, поет белокурая пожилая цыганка с истощенным лицом и огромными расширенными глазами — поет о соловье, о встречах в
саду, о ревности и молодой
любви. Она беременна шестым ребенком, и тут же стоит ее муж, высокий рябой цыган в черном сюртуке и с подвязанными зубами, и аккомпанирует ей на гитаре. О соловье, о лунной ночи, о встречах в
саду, о молодой красивой
любви поет она, и ей также верят, не замечая ни тяжелой беременности ее, ни истощенного старого лица.
Мы пробыли с Челновским в
саду до двенадцати часов, много хорошего слышали и о высоком и о святой
любви и с удовольствием улеглись в наши постели.
Лунная ночь, свидание в старом запущенном
саду, пламенные признания в
любви…
Может быть, они правы, и может быть, не прочти я его до семи лет… но я прочла его в том возрасте, когда ни шуток, ни сатиры нет: есть темные
сады (как у нас в Тарусе), есть развороченная постель со свечой (как у нас в детской), есть блистательные паркеты (как у нас в зале) и есть
любовь (как у меня в грудной ямке).
И ночь, и
любовь, и луна,
И темный развесистый
сад…
Как ты — младая Ева
В своем
саду скромна, умна, мила,
Но без
любви в унынии цвела...
Городищев (между тем несколько успокаиваясь). Непростительно, Клементьев, извините, — вы глупец, каких мало. Впрочем это понятно. Искренняя
любовь нерасчетлива, а минуты ожидания кажутся целыми годами, годами пытки. Идите в
сад, оставьте меня одного с Агнесою Ростиславовною (тихо), может быть и удастся поправить вашу ошибку. Не ручаюсь. Дело плохо. Но может быть. — Сидор Иваныч, уведите его.
В чертогах кедровых, среди
садов прекрасных,
В объятиях сирен, ко мне
любовью страстных,
Томился и скучал я жизнию своей;
Нет счастья для души, когда оно не в ней.
— Значит, в
любви ему везет! — засмеялся Дегтярев. — Вот, мамочка, какой фортель я придумал… Завтра, ровно в шесть часов вечера, я, возвращаясь из конторы, буду проходить через городской
сад, где мне нужно повидаться со смотрителем. Так вот ты, душа моя, постарайся непременно к шести часам, не позже, положить записочку в ту мраморную вазу, которая, знаешь, стоит налево от виноградной беседки…
В каждом селе — церковь, а иногда и две; есть и школы, тоже, кажется, во всех селах. Избы деревянные, часто двухэтажные, крыши тесовые. Около каждой избы на заборе или на березке стоит скворечня, и так низко, что до нее можно рукой достать. Скворцы здесь пользуются общею
любовью, и их даже кошки не трогают.
Садов нет.
Под вечер Катя стирала в конце
сада. На жаровне в тазу кипело белье.
Любовь Алексеевна крикнула с террасы...
Те месяцы, которые протекли между выпускным экзаменом и отъездом в Казань с правом поступить без экзамена, были полным расцветом молодой души. Все возраставшая
любовь к сестре, свобода, права взрослого, мечты о студенчестве, приволье деревенского житья, все в той же Анкудиновке, дружба с умными милыми девушками, с оттенком тайной влюбленности, ночи в
саду, музыка, бесконечные разговоры, где молодость души трепетно изливается и жаждет таких же излияний. Больше это уже не повторилось.
Иногда моею
любовью пользовались даже с практическими целями. Раз Юля забыла в конце
сада свою куклу, а было уже темно. Юля горько плакала: ночью мог пойти дождь, мальчишки из соседних
садов могли украсть. Двоюродная сестра Констанция сказала...
Георгий Дмитриевич. Сердце мое напуганное, ничего не надо бояться, ничего. Разве есть на свете что-нибудь страшное для
любви? Ничего… Я сейчас, как этот старый умный
сад, а все люди — под моими ветвями.
Воображение, настроенное этими утешительными мыслями, представило ему панораму Москвы через стекло более благоприятное. Он привел в нее весну с ее волшебною жизнью, заставил реку бежать в ее разнообразных красивых берегах, расцветил слободы
садами и дохнул на них ароматом, ударил перстами ветерка по струнам черного бора и извлек из него чудные аккорды, населил все это благочестием, невинностью,
любовью, патриархальными нравами, и Москва явилась перед ним, обновленная поэзией ума и сердца.
«Адам был мужчиною, равно как и женщиной, но и не тем, и не другим, а девою, исполненною целомудрия, чистоты и непорочности, как образ Божий; он имел в себе и тинктуру огня и тинктуру света, в слиянии которых покоилась
любовь к себе как некий девственный центр, как прекрасный райский розарий,
сад услад, в котором он сам себя любил; чему и мы уподобимся по воскресении мертвых, ибо, по слову Христа, там не женятся и не выходят замуж, а живут подобно ангелам Божиим» [T. V. «Mysterium magnum», с. 94.].
Разве не заметил ты этой
любви, когда я расставалась с тобою в Пресненском
саду?
Его собственный обширный
сад был ему тесен, хотя он с
любовью занимался им, холил каждое деревцо, подстригал кусты, очищал их от паутины и словом ухаживал, как мать за родным детищем.
Соловьи в разных местах
сада распевали пламенные гимны
любви.